Средства массовой информации и соцсети взбудоражены шокирующей информацией: здоровая 5-летняя девочка ни разу в жизни не видела мир за пределами перинатального центра, где родилась. Девочка не общалась с другими детьми, ее компанией всегда были только няни. Как так могло получиться?

Ситуация, больше напоминающая сценарий для триллера, разворачивалась в самом центре Москвы в течение последних пяти лет. Всё это время проблема «запертого в больнице ребенка» периодически пыталась «всплыть на поверхность», но, видимо, влиятельные люди и большие деньги не давали ей разрешиться. Сейчас, благодаря активным действиям неравнодушных людей, ситуация сдвинулась с места. И вот что стало известно.

Жизнь девочки сегодня 

На Севастопольском проспекте в Москве есть хороший и дорогой частный перинатальный центр «Мать и дитя». Именно это здание и стало целым миром для маленькой пятилетней девочки, имя которой не разглашается. Портал Meduza, опубликовавший расследование по этой теме, называет девочку С. Оставим за ней это имя.

Девочка С. живет в перинатальном центре с рождения и ни разу не покидала его пределы. Ее родители выбрали для нее именно такую жизнь. Зачем? Чтобы девочка не умерла.

Извечные спутники маленькой С. — няни, которые живут и занимаются с ней, сменяя одна другую. Мамы рядом нет.

Малышке запрещено появляться в холле клиники тогда, когда там есть другие пациенты, и играть или общаться с детьми. За пять лет девочка ни разу не делала этого. Этакий «ребенок-маугли», но по-богатому.

Девочка живет по строгому распорядку под постоянным присмотром медиков. Так решила мама. Сообщается, что С. не по годам развита и здорова, но у мамы на этот счет другое мнение: она уверена, что дочь умрет, если будет жить там, где нет палаты реанимации.

Как это начиналось

В конце марта 2014 года Татьяна Максимова экстренно отправилась в перинатальный центр Марка Курцера — ей предстояли преждевременные роды. По ее подсчетам, это произошло на 23-й неделе, по подсчетам медиков — на 25-й или 26-й. Сообщается, что ситуация была тяжелой, существовала опасность гибели и матери, и ребенка. Но всё обошлось. 

Ребенок был помещен в палату реанимации. Обычно такие малыши проводят там месяц-полтора, потом еще какое-то время их наблюдают в отделении патологии новорожденных, а затем, если состояние позволяет, отправляют домой. Так было и с маленькой С. Маму с дочкой выписали в июне, но Татьяна недолго оставалась дома с ребенком. Через несколько дней она вернула девочку в перинатальный центр, сказав, что у нее случилась остановка дыхания (апноэ). Она оставила ребенка в платной палате под присмотром врачей и уехала.

Отец ребенка оплатил для нее палату семейного пребывания, но вместо мамы с первых дней с ребенком была няня. Маленькая С. шла на поправку, набирала вес и развивалась как обычный ребенок, мама навещала ее максимум раз в месяц минут на 5, но не спешила забирать домой. С 2017 года мать совсем перестала приезжать к дочери.

С клиникой был заключен договор на пребывание там ребенка. Стоимость месяца проживания в палате центра с медицинским контролем и питанием составляла один миллион рублей в месяц. До весны этого года договор с клиникой был действителен, деньги исправно поступали на счет клиники. Работа нянь в стоимость не входила, им платили отдельно.

Родные и близкие

После преждевременных родов бабушкам и дедушкам, а также старшим сыновьям Максимовых мать объявила о том, что девочка родилась нежизнеспособной, она инвалид и не сможет жить вне стен клиники. Родственники поверили. Более того, у них была информация о том, что С. родилась без ствола головного мозга, у нее нет почек.

Для того чтобы лучше «понять» (если это слово здесь употребимо) ситуацию, расскажем о родителях маленькой заключенной.

У Татьяны Максимовой и ее мужа Юрия Зинкина три сына, им около 16, 11 и 8 лет соответственно. Дети живут с мамой, в школу они не ходят, находятся на домашнем обучении и не выезжают за пределы Москвы.

Максимова считает, что у детей аллергия, которая не позволяет им дышать каким-либо другим воздухом, кроме московского. Помимо этого, приближенные к семье сообщают, что ежегодно дети проходят процедуру МРТ и сдают все анализы в качестве профилактики.

Они не общаются со сверстниками и ограничены в пользовании гаджетами.

Татьяна часто появляется в женском монастыре, чтобы поклониться святой Матроне. Она считает, что ее дети живы только благодаря молитвам и «воле Божьей». Помимо этого, в какой-то момент для девочки С. было выбрано место на кладбище, так как Татьяна посчитала, что малышка уже практически «ангел божий».

Папа девочки — Юрий Зинкин. Это тот самый человек, который сделал длительное и дорогостоящее пребывание ребенка в перинатальном центре возможным. Он сидел в тюрьме за вывод крупных сумм денег в 90-е. Тогда он создавал фирмы-однодневки и, по данным следствия, вывел за границу до двух миллиардов долларов. Однако суд признал за ним только 18 миллионов. В 2005-ом он был осужден на 7 лет «за отмывание денег». Сколько он реально отсидел, неизвестно. Затем он был совладельцем более 3000 гектаров земли в Подмосковье, часть земли была продана под коттеджи, а также у него был бизнес в Калининградской области. 

Дедушки и бабушки, которые не слишком контактируют с родителями девочки, пытались принять участие в жизни ребенка. Со слов матери им было известно, что у ребенка «нет части мозга, почек», она «даун и олигофрен». Однако дедушка с разрешения Максимовой однажды пришел навестить неизлечимо больную внучку и увидел, что ребенок вполне обычный, нормально развитый, на вид здоровый. Дедушка стал довольно часто приходить к внучке, однако каждый раз только с разрешения матери (к слову, Татьяна — его дочь). Выводить девочку за пределы клиники дедушке, как и всем остальным, запрещалось.

Однажды в клинику приехала свекровь Татьяны, чтобы навестить внучку. Она тоже была удивлена увиденным и также стала часто навещать девочку. Потом врачи сказали ей, что ребенка можно забрать домой, ведь она здорова. Бабушка хотела это сделать и позвонила своему сыну, отцу ребенка, чтобы поговорить об этом. Намерения бабушки были восприняты в штыки, ее попросили не лезть, а после и вовсе порвали с ней какую-либо связь.

Итак, ребенок вновь остался в заточении и изоляции. В марте этого года С. исполнилось 5 лет. Единственным человеком, который пришел поздравить ее, был тот самый дедушка со стороны матери, он принес торт.

Попытки повлиять на ситуацию

Естественно, ситуация, когда ребенок годами живет в клинике, вызывает вопросы и недоумение у персонала. Зная позицию матери о том, что, несмотря на все медицинские доводы, «С. тяжело больна и всегда должна находиться в шаговой доступности от реанимации», Татьяне Максимовой не раз предлагали оборудовать реанимацию на дому или даже устроить дежурство реанимационной бригады под окнами дома (в данном случае это «не так уж дорого»), но мать даже при таких условиях не захотела видеть «умирающую» дочь дома.

Не зная, как помочь девочке, которая находится буквально за двойной стеной (первая — стены клиники, вторая — непробиваемая решимость родителей оставить все как есть) близкие и друзья семьи Максимовой обратились в благотворительный фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Они просили у руководителя Елены Альшанской помочь вытащить ребенка из заточения. 

И все это время Альшанская безуспешно бьется с этой ситуацией, пытаясь привлечь к делу органы опеки и следственный комитет, но ребенок все еще остается в клинике и света в конце тоннеля до этого момента было не видно.

В районной опеке сообщили, что угроз для жизни и здоровья ребенка нет.

Следственный комитет провел проверку в перинатальном центре и возбудил уголовное дело. Через несколько дней дело было закрыто, помощник председателя следственного комитета уволен. Теперь некоторые говорят, что этого дела и не было вовсе. 

Между тем, адвокат Антон Жаров говорит: «И в Семейном кодексе России, и в Декларации прав ребенка есть пункт о том, что ребенок имеет право не разлучаться со своими родителями, а родители имеют право и обязаны его воспитывать. В 123-й статье Семейного кодекса прямо написано, что ребенок имеет право воспитываться в семье. Так вот, все эти права были нарушены».

Затем прокуратура начала проверку, но под следствием был уже сам перинатальный центр, который, с подачи отца девочки, подозревали в «разглашении информации и вмешательстве в частную жизнь».

5 февраля на встрече родителей девочки с представителями медцентра было решено, что ребенка полностью обследуют до 31 мая и по итогам обследования примут решение о дальнейшей судьбе ребенка.

12 марта ребенка обследовали. Врач-педиатр Наталия Белова, доктор медицинских наук и генетик, осмотрела ребенка и изучила ее медицинские документы. Она уверена: «Девочка хорошо обследована и не имеет с медицинской точки зрения ни одной причины для того, чтобы находиться в стационаре». Рассказывать подробности Наталия не имеет права.

Однако эти данные никак не убеждают мать девочки, она не хочет верить в здоровье дочери. Звучит абсурдно, но мать передает через своего адвоката, что в клинике не проводилось ни одного адекватного комплексного обследования С., а результаты тех, что проводились в младенчестве, не оставляют сомнений в том, что девочка смертельно больна.  Документы о «смертельной болезни», однако, не предоставляются.

Психолог, который также обследовал девочку, утверждает, что физически ребенок здоров, но у нее уже есть особенности, связанные с ее изоляцией. Какие именно, не разглашается. Однако, как правило, у таких детей нарушается восприятие мира, восприятие себя как личности и т.д. 

Время работает против

Ребенок не имеет бытовых проблем, это правда. Однако Елена Альшанская говорит: «С точки зрения человеческой и психологической положение С. чудовищно — совершенно здоровый ребенок фактически живет в тюрьме без родителей, будучи ограничен в общении с кровными родственниками, лишаясь общения со сверстниками, лишаясь элементарного права на полноценную жизнь в социуме, на двигательную активность».

При этом у нее остается все меньше времени на то, чтобы выйти из заточения и получить тот социальный опыт, который необходим для нормально развитого ребенка, для обычного члена общества.

Елена Альшанская опасается, что, если не помочь С. сейчас, в будущем она станет «особым случаем» для психиатров, которые будут изучать ее как явление, результат «эксперимента» по социальной изоляции ребенка.

Люди, общавшиеся с девочкой, отмечают: ее мировоззрение искажено. Она знает о людях только по профессии, ее жизнь — четкий, почти военный режим. Ее игрушки все время ходят друг к другу в гости только для того, чтобы увидеться и почти сразу попрощаться. Она мечтает «поехать к морю», хотя знает о нем только в теории. В ее играх не фигурирует мама, а папа постоянно исчезает. В теории она вообще довольно много знает.

Психолог Инна Пасечник говорит: «Эмоциональную сферу детей в ситуации расставания с родителями можно выразить одним словом — горе. Дети, расставаясь со своими близкими, чувствуют потерю и по-настоящему горюют. Дети часто считают, что это они виноваты в том, что их оставили, поэтому испытывают негативные чувства по отношению к себе».

Все члены комиссии, которая осматривала девочку, согласны в одном: она физически здорова, но при этом имеет психические отклонения, связанные с изоляцией. Эти отклонения пока не поздно исправить, но чем дальше — тем сложнее будет помочь ребенку.

Реакция родителей

Как только к «делу дочери» было привлечено внимание общественности, мать стала довольно часто приходить в клинику и навещать ребенка. Дедушке строго запретили навещать девочку, Максимова обвиняет его с женой Марией в «выносе сора из избы».

В связи с этим родители С. даже обратились за защитой своих прав к уполномоченному по правам ребенка в Москве Евгению Бунимовичу, и он встал на их защиту: «Нарушений прав ребенка я тут не вижу: условия, в которых живет девочка, более чем удовлетворительные. Главное право ребенка — право на жизнь — не нарушено. Тогда о чем говорить?» Евгений Бунимович на данный момент уже не занимает пост уполномоченного по правам ребенка.

В марте состоялся круглый стол, в котором приняли участие представители СК, перинатального центра, опека, благотворительный фонд Альшанской, юристы, департамент труда и социальной защиты — было много людей.

На этой встрече Татьяна Максимова показала, насколько слабо может контролировать себя: кричала на всех, угрожала всеми земными и божьим судом и повторяла, что ее ребенок смертельно болен, у нее нет почек и части мозга.

Когда ей предложили вновь сделать медэкспертизу и проверить наличие у ребенка мозга и почек, она сказала, что согласна только в том случае, если это будут проверенные и знакомые ей врачи. Имен врачей она не назвала.

Юрий Зинкин вел себя в духе «сильного мужчины» 90-х, разговаривал надменно и велел окружающим «не лезть», так как «воспитанием и здоровьем детей занимается только их мать».

Опека и соцслужбы сказали, что мать навещает ребенка, а отец содержит — придраться не к чему, и нет ничего плохого в жизни девочки в больнице.

На предложение к родителям отказаться от родительских прав было сказано, что Максимова содержит тяжело больную дочь, поэтому нет повода лишать ее родительских прав.

А к слову, весной у ребенка был экссудативный отит, нужно было вставить трубку. Но мать не дала добро на манипуляции. Она также не позволила удалить аденоиды своему «смертельно больному» ребенку, хотя медицинские показания на это были. То есть ребенок вроде бы находится в клинике, чтобы оставаться здоровым, но по факту миссия клиники — исключительно тюремная.

Перинатальный центр в одностороннем порядке расторг договор с родителями, так как по-хорошему решить этот вопрос не удалось. Курцер говорит, что персонал успел полюбить С., но ребенок не должен жить в заточении.

Юрий Зинкин, в свою очередь, подал иск на перинатальный центр за вмешательство в частную жизнь.

После расторжения договора Зинкин ничего не платит медцентру, но ребенок продолжает там жить бесплатно, так как Курцер не может выгнать на улицу несовершеннолетнего.

Между тем, суд постановил: родители должны забрать девочку домой. Они должны были сделать это до 5 декабря, но не сделали. Исполнительный лист передан приставам. Бабушки и дедушки готовы забрать малышку к себе.

Страшно говорить

Родители С. — люди с большими деньгами и связями. Именно с этим связано то, что столько времени эта абсурдная ситуация не может сдвинуться с места. Говорит один из самых авторитетных психологов в России Людмила Петрановская: «Кто-то должен сказать об этом вслух? Бред может развиться у каждого из нас, но есть органы опеки, [которые могут] заподозрить, что у человека бред, настоять, например, на его обследовании и каким-то образом пресечь это. Органы опеки могут выйти в суд с предложением об ограничении родительских прав. Они реально растят социального Маугли. Вообще-то это называется преступление».

С момента начала разбирательств девочка лишена поддержки дедушки полностью, ему запрещено приходить и узнавать информации о внучке от нянь. Максимова понимает ситуацию так (со слов адвоката): «Мы требуем предоставить нам медицинских экспертов, способных оценить тяжелое состояние С., тогда семья будет искать возможности для перевода ребенка в другую клинику».

Единственным близким для нее человеком осталась няня, которую хотели было уволить, она стала собирать вещи, чтобы уйти, но С. тоже начала собирать вещи. Няня для нее — тот родной взрослый, без которого ребенок никак не может. И это нормально. Няне пришлось остаться.

Основной первоисточник этого материала — статья на портале Meduza. Для того, чтобы согласиться на интервью и рассказать всю ситуацию, Елене Альшанской пришлось решаться. Слишком много влиятельных людей замешано в деле беззащитного ребенка. Но она, в конце концов, решилась, сказав: «Я делаю это потому, что хотя бы кто-то должен между своими интересами и интересами ребенка выбрать ребенка. Пусть это буду я».

Что теперь?

Во вторник департамент труда и социального развития Москвы заявил, что органы опеки и попечительства в ближайшие дни подадут исковое заявление об ограничении родителей девочки в родительских правах. А в случае выявления дополнительных обстоятельств — и лишении родительских прав. Также планируется проведение судебно-медицинской экспертизы и девочки, и ее родителей.

Родители уже отреагировали: обратились к омбудсмену Анне Кузнецовой и попросили сделать так, чтобы никто не вмешивался в жизнь их семьи (они называют это именно таким словом). «Не нужно диктовать нам, что делать» — главный посыл родителей С. 

Член Совета по правам человека Екатерина Винокурова пообещала, что расскажет об этой ситуации Владимиру Путину во время очередной встречи с ним.

Остается ждать результатов и надеяться, что девочка обретет любящих родителей и начнет жизнь нормальной для здорового 5-летнего ребенка жизнью: с прогулками, приключениями, велосипедом и ссадиной на колене, мороженым по воскресеньям в парке. Хочется верить, что взрослый мир сможет спасти одну маленькую девочку от влиятельной, но не совсем здоровой семьи.

Читать дальше