«Будет растением или вообще умрет». Дети, которые родились раньше срока и не оправдали мрачных прогнозов

Каждый год в нашей стране раньше срока на свет появляются 4,5 тысячи детей. 9 из 10 выживают. Когда твой крошечный ребенок лежит в кювезе, выписка с шарами откладывается на неопределенный срок, а врачи не дают окончательных прогнозов, кажется, что мир рухнул и никогда не будет прежним. Но многие «спешуны» в итоге быстро восстанавливаются и догоняют своих ровесников. Автор портала Ребёнок.BY рассказывает мотивирующие истории семей, для которых тревоги первых дней — далекое прошлое. А настоящее — в обычных радостях.

Аня и Даня, 6 лет. Родились на 28 неделе с весом 1100, 1200 г. 
(рассказывает мама)

Роды. «Сквозь наркоз услышала крик дочки»

Не могу сказать, что беременность проходила легко, но и тяжелой ее не назову. Но на 26 неделе после небольшого стресса у меня начались схватки. На следующий день утром я пошла к своему участковому врачу — показаться на всякий случай. А она сказала: «Так ты рожаешь!» И отправила меня в роддом. А я твердо решила, что еще слишком рано и рожать я пока не буду, как бы нелепо это ни звучало.

В моем роддоме меня не поняли, а в «Мать и Дитя» врачи со мной согласились. 

Сказали: «Один день в утробе мамы равен неделе в кувезе».

И решили сохранять беременность столько, сколько сможем.

Следующие две недели меня не отключали от капельницы вообще — капали препараты, которые замедляют родовую деятельность. У меня до сих пор шрамы по всему телу от тех капельниц: исколото было все, врачи с трудом находили вены.

На 28 неделе стало очевидно, что дальше ждать нельзя. Экстренное кесарево, общий наркоз, я ничего не чувствовала и не слышала. Но вдруг на мгновение будто пришла в себя и услышала крик моего ребенка. Потом мне сказали, что Аня закричала сразу, а Даня — чуть позже. Выходит, это был не сон. Я так хотела услышать крик своих малышей, что услышала его, невзирая на наркоз.

Первые дни. «В день выписки меня будто не было. Вместо меня была одна сплошная боль»

Первый испуг был еще в реанимации.

Когда я пришла в себя, не имея ни малейшего понятия, что с моими детьми, один из врачей радостно сообщил группу крови моего ребенка. Одного.

Все внутри у меня упало, сквозь рыдания я объясняла ему, что у меня двое детей, двое, двое!

Через минуту мне назвали группу крови второго ребенка. Да, их двое. Мальчик и девочка. Весом 1100 и 1200 кг.

Я рвалась к моим малышам всем сердцем, но тело меня услышало лишь на четвертый день — только тогда я смогла подняться с кровати. 

С трудом добралась до моих малявочек. Сын тихонько спал в кювезике и казался мне очень красивым, только очень маленьким. Я увидела его, и мгновенно пришло молоко. Все эти дни я не могла выдавить из себя ни капли, как ни старалась, а одного взгляда хватило.

Дочкин кювез был в другой комнате. По дороге к ней я осмотрелась по сторонам и увидела обычного трехкилограммового новорожденного. Он был такой другой. При виде дочки вместо молока пришли слезы. Теперь — шесть лет спустя — глядя на свою очаровашку, я лишь улыбаюсь.

Через несколько дней меня выписали. Я сидела в фойе, ждала документы, смотрела на счастливых родителей, которые уезжают домой вместе со своими детьми. Не знаю, что со мной было. Меня будто не было. Вместо меня была одна сплошная боль.

Первый месяц. «Ты делай свое дело, а мы будем делать свое»

Первый месяц дети провели в кювезах в реанимации. Я — дома. Звонить и спрашивать, как они, можно было один раз в день. И вариантов ответа было три: хуже, лучше, стабильно. Этим одним словом ты живешь сутки — до следующего звонка. А потом — сутки следующим словом. И так — изо дня в день.

Раз в неделю можно было их навестить. Тогда удавалось поговорить с врачом детальнее, но обычно эти разговоры не радовали. «Ребенок будет растением». «Будет дебилом». И самое худшее: «Умрет».

Вот это последнее — «умрет» — я слышала много раз.

Хотела сфотографировать своих детей. Дочку разрешили. А сына не дали. Сказали: «А если он умрет, зачем вам эти фото?»

Я не хотела верить ничему, но эти слова проникали в меня против воли, сверлили меня изнутри. Я боялась давать детям имена, не покупала коляску, не ходила в магазины за одеждой. Искала подгузники маленького размера, носочки и пеленки на сегодня. Но в будущее заглядывать боялась.

Каждый день то один ребенок, то другой получал новый диагноз. И если дочка еще как-то относительно ровно приходила в себя, то сын выкарабкивался тяжело. То пневмония, то аллергия, то риск кровоизлияния в мозг, то непроходимость кишечника.

Из-за непроходимости состояние сына было совсем тяжелым: он мог пить только воду, терял вес, которого и так было слишком мало. Меня предупредили, что надо оперировать. Но операцию он вряд ли перенесет. «Ждем еще ночь», — сказали.

Я никогда не забуду ту ночь. Утром ему стало лучше. Так мы жили месяц. Новые новости — часто неутешительные, новые волнения. Меня трясло, бросало от отчаяния к панике. 

Я видела, что врачи делают все возможное, но и видела их пессимизм. Пока одна из них, заметив мое состояние, не вернула меня к жизни четкими и простыми указаниями:

«Ты делай свое дело, мы будем делать свое. Имена уже дай им! И марш за коляской для двойни! Как вы гулять будете?»

Этот разговор стал моей точкой опоры. В тот же день я закупила все, что нужно малышам. Оборудовала их комнату, придумала имена.

Когда детям исполнился месяц, настроение было приподнятым — это же дата! С новой партией подгузников и одежки, мысленными поздравлениями я пришла к моим малышам в отделение. А мне говорят: здесь никого нет.

Снова шок, ужас и самые страшные мысли. Оказалось, что их перевели из реанимации в отделение для недоношенных. В тот день я вернулась в «Мать и дитя».

«Отличные детки, выдыхайте»

Больше мы не разлучались. Аню мне отдали сразу. Даня еще неделю провел в кювезе. С Аней мы каждый день, каждую возможную минуту шли проведать Даню: ухаживали за ним, разговаривали. 

Дочка будто запомнила те дни. Она до сих пор убирает за ним игрушки, складывает его одежду, оберегает его. Даже в саду удивляются тому, как дочка заботится о своем брате, который младше ее на одну минуту.

Выписали нас через два месяца после рождения. С весом 2300, 2500 граммов и кучей диагнозов. Но я решила, что когда мы приедем домой, у нас все будет хорошо. Мне очень хотелось домой.

Дома нас ждала масса забот. Я плохо помню тот период. Помню, что было удобно и не тяжело качать детей на одной руке — такие они были маленькие.

А еще помню одну свою мысль, которую твердила как мантру: мы будем здоровы, мы будем здоровы.

По-прежнему звучали какие-то грустные прогнозы, врачи что-то говорили, настраивали на «всякое», но все это доносилось будто издалека и ко мне отношения не имело. 

Тот период можно описать несколькими словами. Массажи, врачи, лекарства, обычные заботы, массажи, врачи, лекарства, обычные заботы... И так по кругу. На 11 месяце на очередном визите невролог мне сказала: «Отличные детки. Выдыхайте».

Я выдохнула. И расплакалась. Впервые за долгие месяцы.

Наши дни

Этой осенью мои малыши идут в школу. Аня очень активная, любит танцевать. Даня — более степенный, неторопливый, обожает конструкторы. С года они ничем не отличаются от деток, рожденных в срок. И по весу, и по развитию догнали своих сверстников уже тогда, в детский сад пошли в 2 года 6 месяцев. Болеют не чаще, чем другие дети.

Я счастлива. Меня каждую минуту греет то, что они у меня есть. И то, что мы пережили в самом начале их жизненного пути — это было тяжело. Но это уже в прошлом.

Аня и Настя, 11 лет, родились на 7-м месяце беременности, весом 1700 и 1900 г.
 (рассказывает папа)

11 лет назад в 7 утра на на 7-м месяце внезапно отошли воды. Скорая, пробка, разворот через разделительную полосу на проспекте Пушкина, 1-я больница. От меня уже ничего не зависит.

Приехал на работу. Кажется, все спокойно, жду звонка. Но в 11 утра вдруг накатило что-то. Начало сильно биться сердце.

Коллеги спрашивают, что с тобой? Почему такой бледный? А потому что экстренное кесарево, и в 11:07 с весом 1900 появилась Аня, и 11:08 с весом 1700 — Настя.

Они не дышали

Их перевели в реанимацию «Мать и Дитя».

Больше месяца все, что я мог — приносить им по 6 памперсов в день.

Каждый день шел по коридору приемного покоя с закрытой дверью, перед которой стояли молчаливые и с потухшим взглядом люди, смотрящие, не моргая, в пол или в окно.

Первой задышала самостоятельно Аня, а спустя пару дней — и Настя. Выжили обе. Что по статистике редкость. 

Обстоятельства их рождения, антибиотики сказалось на их здоровье: они подхватывали все возможные инфекции, часто болели. Но это не худшее. Когда они начали становиться на ножки, мы заметили, что они их как-то странно подворачивают. Снова месяц в больнице, откуда были выписаны с диагнозом ДЦП и назначением лангетов. 

К счастью, в то время я работал в медицинской компании и занимался разработкой и производством медицинских приборов. И сумел попасть к другим специалистам — лучшим в стране, я считаю. Неврологу достаточно было осмотреть детей, чтобы понять что это не ДЦП, а тонус мышц. Нужна физиотерапия, а не лангеты!

Массажи, иглоукалывание, электротерапия и многое другое сделали свое дело.

Наши дни

Недавно моим неумолкающим болтушкам-щебетушкам, искрящимся задором, юным художницам, обожательницам всех котов (они даже дали имена всем бездомным кошкам во дворе) исполнилось 11 лет! 

Они счастливы и здоровы!

Олег и Вадим, по 32 года, родились на 7 месяце, весом 1600 и 1700 г.
 (рассказывает папа)

10 июня 1985 года, Минск. Я — дома. Беременная жена — в больнице. Несколько дней назад ее положили на сохранение. Мы не особо тревожились — еще только седьмой месяц, рановато рожать. Думали, что через пару недель она вернется домой. Хоть и понимали, что близнецы скорее всего попросятся на свет пораньше.
Но вдруг — телефонный звонок.

У вас — два сына. Вес — 1600 и 1700 г. Роды прошли легко. Это было неожиданно. И, конечно, очень тревожно.

Врачи о состоянии детей говорили немного. Вадим чувствовал себя лучше. А вот Олега долго держали на кислороде — не мог он сам полноценно дышать.

Их мама вернулась домой через несколько дней, а дети остались там — в кювезах. Каждый день жена приносила им сцеженное молоко и узнавала новости. Я с врачами не общался. Помню только, как нам говорили, что случись подобное десять-двадцать лет назад, дети бы не выжили.

Будни дома. Стирка и «прогулки» по гладильной доске

В сентябре сыновья, наконец, приехали домой. И потекла обычная жизнь. Если честно, я больше помню ту бесконечную стирку, которой была занята жена, чем какие-то другие сложности. Наблюдаю за внуком и думаю, как же хорошо современным родителям с подгузниками.

С Вадимом особенных проблем и не было, с Олегом было труднее. Периодически он так странно закатывал глаза, что казалось — с ним точно что-то не так.

Периодически мелькала в голове мысль: «Как же я его выращу?»

Да, я переживал. Пожалуй, даже очень переживал. 

А еще у него отсутствовал шагательный рефлекс. Наша с женой задача была — его «включить». После работы мы с сыном «шагали» по гладильной доске. Каждый день занимались. Сколько километров мы натопали на этой доске — не знаю. Но в конце концов рефлекс включился.

Еще помню, что к нам домой приходила медсестра из поликлиники, делала массажи. К каким-то специальным врачам мы не обращались: ходили в поликлинику, выполняли назначения, жили как все и росли как все.

Только тревожно было. И периодически — очень тревожно.

Папа — в армию. Сыновья — на поправку

Зимой, когда детям было около 8 месяцев, меня забрали на сборы в армию. Два месяца я прожил в палатке, подкрепил выносливость, вернулся, а дети тоже окрепли. Дома меня уже ждали два здоровых мальчугана.

В поликлинике врачи сказали: «Все хорошо. Они здоровы». Так что к 10 месяцам дети полностью восстановились. Они догнали своих сверстников и по весу, и по развитию, ничем от них не отличались, даже внешне не были меньше остальных. В детский сад пошли как все — в полтора года.

Теперь им по 32 года. Волновался зря — вырастил. И даже неплохо получилось. Вадим — успешный инженер, живет и работает в Новой Зеландии. Олег занимается бизнесом в Беларуси. И внуки у меня растут.

Все у нас хорошо. А то, что родились раньше срока. Ну, ничего, справились.

Источник: rebenok.by

---

---