Послеродовой период — лакмусовая бумажка для отдельной семьи и для общества в целом. Иногда случается так, что даже самые близкие и искренне любящие люди не замечают тревожных симптомов у молодой мамы. А она тем временем страдает от коварной спутницы раннего периода материнства — послеродовой депрессии. Что нужно знать об этом явлении и как уберечь женщину от шага за последнюю черту — в историях двух мам.

Женщины в России — воительницы горящих изб и коней. Наши мамы и бабушки рожали детей, выживали во время голода и тотального дефицита, растили сыновей без отцов, вкалывали на двух-трёх работах. Никому в голову не приходило жаловаться — да и кому, если рядом — точно такая же семья с женщиной во главе. Сжатые зубы, потухшие глаза, мозоли на руках. Эту модель поведения они естественным образом передавали и нам — потому что другой у них не было. Они именно так жили — минуту за минутой, год за годом. Старели и умирали, так и не успев узнать, что жизнь может быть и без борьбы. Что женщина имеет право быть слабой, несовершенной, расстроенной или уставшей. 

Мы только учимся об этом говорить и узнавать — и чем чаще это будет происходить, тем большее количество женщин будут знать, что их ситуация не уникальна. Что бывает совершенно по-разному и кроме выхода в никуда есть еще и другие возможности. 

Анна, 30 лет, сыну полгода

— Я до сих пор пью таблетки-антидепрессанты. Мне пришлось свернуть грудное вскармливание, потому что лекарства не сочетаются с лактацией. Я отказывалась поначалу, но мне очень повезло с доктором. Он не жалел меня, не уговаривал. Просто довольно жестко предложил выбрать, что мне важнее: мой ребенок на смеси и живая вменяемая мама, или мама в психиатрической лечебнице или морге и малыш — все равно на смеси, но уже без мамы вообще. Меня словно окатило тогда ушатом ледяной воды.

Мне вообще повезло очень сильно во всей этой истории: моя сестра, у которой трое детей, однажды посмотрела на меня внимательно, приехав ко мне погостить, взяла у меня сына и отправила спать. А вечером устроила серьезный «разбор полетов», пригласив туда и мужа. То, что я принимала за плохое настроение и усталость, на самом деле было симптомами послеродовой депрессии, но я об этом не знала. 

Все началось через неделю после возвращения из роддома. Малыш очень плохо спал, молока было мало, я психовала и нервничала. Мне казалось, что я плохая мама, раз я не могу таких простых вещей — успокоить сына, кормить его грудью. Чем больше я старалась, тем хуже у меня получилось. Тем больше я ненавидела себя, тем сложнее было просто улыбаться ребенку.

У меня болел шов от кесарева, меня бесило мое расплывшееся тело, выводили из себя груды немытой посуды и пыль в углах. Постепенно я дошла до того, что не могла заставить себя чистить зубы.

Я работала школьным психологом несколько лет — и мне казалось, что я-то уж точно все про себя знаю. Это меня едва не сгубило. Сейчас я понимаю, что в какой-то момент я настолько не могла себя контролировать, что была на волосок от самоубийства.

Мне казалось, что я какая-то бракованная: все мамы на прогулке были нарядными и радостными, малыши в коляске сияли румяными щеками и улыбались. Я вышла всего один раз с коляской, ребенок орал безостановочно — красный, потный, противный. Мне стало так плохо, что открылась безостановочная рвота. Мамаши брезгливо на меня посмотрели и отошли подальше. Я бы тоже отошла, я так думаю: страшная толстая бабища и орущий младенец. Еще месяц я не могла выйти из дома — повредила себе руку, когда стучала ею по стене. Мне очень хотелось разбить зеркало, которое отражало ненавистное тело и тусклые глаза. Но это ведь плохая примета. Поэтому ударила по стене. Вывихнула запястье. Мужу сказала, что поскользнулась. 

Муж? А что — муж? Он работал за троих и приходил часто в полночь. Серый от усталости, с кругами вокруг глаз.

Я пару раз пыталась жаловаться, но он так на меня посмотрел, что мне стало стыдно. Я видела себя не только плохой матерью, но и отвратительной женой. 

Примерно тогда сестра и зашла в гости. Она живет в соседнем городе, поэтому доехала до нас только к двум с половиной месяцам племянника. Тогда и состоялся разговор, после которого она просто посадила меня в машину и отвезла психотерапевту. 

Неделю я провела в клинике, общаясь в группе с такими же бедолагами — симптоматика примерно одинаковая. Пугающе одинаковая.

Сейчас, уже отсюда, из своего сегодняшнего состояния, я хочу обратиться к близким людям молодых мам.

Старайтесь разговаривать. Сначала любым способом дайте себе поспать — и разговаривайте. 

Не оставляйте маму одну — даже если вам кажется, что она весела и бодра, вы все равно увидите, что с ней что-то не то. Лихорадочное возбуждение может оказаться страшнее безучастного молчания и нежелания что-либо делать. 

Обращайте внимание на мелкие травмы. Порезы, ожоги, вывихи. Если женщина вдруг начала ходить в майке с длинным рукавом посреди лета — попробуйте мягко выяснить причину. Либо она полу-бессознательно калечит себя, как я тогда в ванной — либо настолько вымотана, что не очень понимает, зачем она на кухне, например. Тело таким образом дает ей понять, что все защитные механизмы уже перегорели. Этот красный сигнал опасности — для вас, потому что самой женщине от усталости и растущего чувства вины очень сложно заметить, куда ее несет. 

Отправляйте ее отдохнуть. Ваша сестра, подруга или жена недавно родила? Скорее всего, она никогда не признается, что ей нужна помощь. На окситоцине сразу после родов женщины кажутся себе всемогущими, сильными и умными. Просто приготовьте еды и приезжайте в гости. Пусть она покормит ребенка — погуляйте с коляской вместо нее. Пусть поспит или почитает книжку. Подарите ей абонемент на педикюр — это небольшие деньги — и посидите с малышом пару часов. Такие мелочи вполне могут спасти жизнь. Если бы моя сестра могла приехать ко мне раньше, наверняка она заметила бы недоброе и сумела помочь. 

Если женщина жалуется, что у нее мало или нет вовсе молока — пригласите специалиста по грудному вскармливанию. Они есть во всех больших городах. Одновременно объясните — бережно и аккуратно — что в кормлении смесью нет ничего слишком страшного. Да, так тоже бывает — и если кормить грудью не получится, малыш не пострадает. Мама не виновата — и ей не нужно «грызть» себя за то, что она не может дать ребенку грудного молока. 

Умоляю, не критикуйте. Меня добивали радостные мамы, на их фоне хотелось закопаться в песочнице. В клинике мои подруги по несчастью говорили то же самое: картинки в инстаграме только дразнят и загоняют в комплексы. Оставьте свое белое пальто за периметром квартиры. Вы считаете, что у нее в доме грязно? Предложите вымыть пол или вызовите службу уборки. Не хотите делать ничего из перечисленного? Аккуратно закройте рот и молчите на эту тему. Не можете это сделать — аккуратно закройте дверь. С той стороны. И больше пока не приходите. Молодой маме не нужна ваша критика, ей и так плохо и страшно. Ей нужна поддержка — и лучше бы безусловная. Просто так. 

Светлана, 42 года, сыну три, он живет с папой

— Я плохая мать. Да. Мне было сложно научиться выговаривать это вслух, но так вот получилось. Это не делает меня плохим человеком, правда? Почему-то все спокойно относятся к тому, что человек меняет профессию повара на профессию летчика — ну, не получается у него ножом махать, бывает. Почему-то считается, что все женщины должны быть хорошими мамами. Сразу после родов, с порога. Нет, не должны. Нет, не все. 

Не нужно было заводить ребенка вообще — но так получилось. Слава богу, у нас с мужем хватило ума отвести меня к доктору, он прописал мне таблетки. Сейчас я их пью, но два года, пока мы жили семьей, были настоящим адом. Я ненавидела себя, ненавидела сына: это из-за него я не могла работать, не могла вернуться к спорту, не могла просто выспаться или поваляться с книжкой и бокалом вина.

Я ненавидела каждую минуту, когда он присасывался к моей груди. Жадный, толстый, крикливый. Но я исправно кормила его год.

Приходили моя мама, мама мужа — о, кормишь. Молодец, правильная мама. Хорошая девочка. Свекровь белым платочком проверяла чистоту полок — о, чисто. Хорошая хозяюшка. Все закончилось тем, что я уронила ей на голову ковер, а вечером муж вытащил меня из ванной, где я наконец-то спала. С перерезанными венами и в тишине. Ребенок был у соседки — в полузабытьи я отнесла его туда, потому что понимала остатками сознания, что еще полчаса — и я просто положу его в духовку, например. 

Полгода я провела в больнице — я захотела туда сама. Муж за это время разменял нашу квартиру на две однушки. Сын сейчас живет с ним, а я учусь жить вообще. Заново. С мамами мы не общаемся — ни я, ни он. С ребенком я вижусь по вечерам. 

Знаете, быть плохой мамой — это не плохо. Это не стыдно. Болеть не стыдно — вы же не стыдитесь насморка, перелома ноги? Мне очень хорошо просто быть. Звучит эгоистично, но это тот минимум, который я прямо сейчас могу дать своему сыну. Вчера мы впервые смеялись вместе, катаясь на карусели. 

Просто быть — это еще и возможность расти. Может быть, однажды я смогу понять, что мне делать дальше — и я захочу заснуть с ним в обнимку. А может быть, и нет — но я в любом случае не буду оценивать себя. И никому больше не позволю. 

***

Эти две истории очень грустные. В обеих — финал с открытым концом. Пусть они живут долго и счастливо и будут сильны на своем пути. Это — всего лишь две истории. Пожалуйста, гуляя с коляской или покупая подарок для подруги, которая вчера родила, помните о том, что таких историй в разы больше. За закрытыми дверями, в сопровождении плача ребенка — и слез мамы. 

Если же мама — это вы, пожалуйста, помните: вы не одна. Даже если рядом никого нет — вы не одна. Ни одна эпоха никогда не была легкой — да, кризис, да, проблемы, да, таблетки от неурядиц и безденежья человечество до сих пор не сумело изобрести. Послеродовая депрессия — настоящая болезнь, которую нужно лечить. И о ней нужно говорить, вслух и громко. Не молчите, дайте себе шанс просто быть, как наша героиня.

Читать дальше