Анна — улыбчивая молодая женщина с грустными глазами, она успешный стоматолог. Ее сыну пять, и сегодня это живой и забавный ребенок. Кажется, у них все хорошо. Но еще пару лет назад жизнь этой молодой мамы была похожа на дурной сон — преждевременные роды, смерть родителя, уход мужа. Эта история о том, что темные времена обязательно проходят.

Начало и череда несчастий

Каждую минуту начала беременности Анне приходилось быть настороже. Токсикоз, отеки в ногах, боли в пояснице, сниженный иммунитет и постоянные простуды — все время стояла угроза преждевременных родов, поэтому ей ставили капельницы и делали уколы. На душе не было ни покоя, ни умиротворения. Казалось, что мир сузился до постоянного ожидания толчков младенца в утробе. 

И вот ребенок начал двигаться — сперва робкой легкой рыбкой, затем все увереннее. Спина болела, не переставая, крестец ломило — но недели шли одна за другой, сокращая ожидание встречи. Муж отдалялся и скучнел, квартира становилась пустой, чужой, пыльной и неуютной — хозяйке было явно не до наведения порядка, умер любимый старый кот. Вскоре слегла с инсультом мама, поэтому после работы в клинике Анна ехала в родительский дом, а потом, уставшая и вымотанная, заполночь приходила домой, где снова не было мужа. 

Падение, боль и скорая 

Наступила весна, шла 33 неделя тяжелой беременности. Однажды Анна шла домой — вперевалку, «уточкой» — загляделась на оранжевые блики солнца на витрине — и не заметила предательской корочки льда под ногами. Отяжелевшее тело не сумело удержать равновесия, она упала. Успела заметить, как апельсины весело покатились в грязный снег. И почувствовала, как малыш пнул ее куда-то в район печени. Чернота и провал. 

Очнулась от холода и сырости — сосед с собакой проходили мимо, поспешил помочь подняться. Сколько она была без сознания — две минуты, десять? Неизвестно. Мужа снова не было дома — кое-как попала в замок ключом, мысли путались, картинка в глазах двоилась и плыла. Ребенок начал толкаться очень резко и тревожно. Наклонилась над раковиной, чтобы умыть лицо — и тут отошли воды. Одномоментно.

Схватилась за живот — горячий, острый, тяжелый. Тело скрутило болью — долгая болезненная схватка перехватила дыхание. Сил хватило, чтобы добраться до телефона и позвонить коллеге-врачу.

В висках стучало: «Открыть дверь, обязательно открыть дверь». Еще схватка — дольше и сильнее. Прислонилась горячечным вспотевшим лбом к плитке пола — и замерла, боясь навредить тому, кто так отчаянно боролся за жизнь внутри нее. Рано, почему так рано и так больно?

Не заметила, как приехала «скорая». Махнула рукой в сторону пакета с документами — искусанные губы не слушались. Резкий белый свет, каталка. И темнота наркоза. 

«Потом мне рассказали врачи, что причины преждевременных родов как таковой нет, их, скорее всего, спровоцировало то падение на улице. Плацента начинала отслаиваться в одном месте — и от резкого неудачного движения отошла вовсе. Началось внутреннее кровотечение, матка сократилась. Мне повезло, что роды запустились самостоятельно — если бы воды не отошли, кровотечение могло остаться незамеченным, и было бы слишком поздно. 

Разумеется, ждать в этой ситуации было нельзя — сделали кесарево. Сын весил чуть больше двух килограммов — приличный для такого срока вес. Наверное, был бы богатырь, если бы удалось доносить положенное время. Не дышал самостоятельно, не брал грудь. Его сразу увезли в отделение интенсивной терапии. 

Пока отходила от наркоза — позвонила свекровь. Сказала, что ее сын уехал в другой город, насовсем. Попросил передать мне, что наш брак был ошибкой. И ребенок тоже.

Мне было смешно — надо же, ни раньше, ни позже. Сказала ей о внуке. Послушала тишину в ответ и выключила телефон. 

Первые месяцы 

Мне повезло с врачами. Тараса давали подержать на груди — кожа к коже, прямо так и складывали, со всеми трубочками и проводочками. Научили сцеживаться, брали молоко, кормили ребенка через зонд. Грудь постоянно горела, спать толком не получалось — я была опустошена во всех смыслах. 

Тут тоже какой-то провал в памяти: два месяца я жила на бегу, дом-больница-держать маленькую ладошку, слушать Тараса. Вдыхать запах макушки. Сцедиться. Вымыть голову. Съездить к маме. Снова к сыну. Когда мне дали его покормить грудью первый раз, я заплакала. От счастья — идет на поправку — и от боли: прижал сосок жадно и неумело. 

Муж не звонил, зато свекровь вдруг стала очень активной. Приходила каждый день с утра пораньше, привела в порядок квартиру. Наняла сиделку маме, готовила еду — и воспитывала меня. Я все делала не так: не так держала ее внука, не так укладывала спать, неправильно купала его. У меня не было сил с ней спорить. Проще было согласиться — она действительно тогда очень помогла мне». 

Анна в какой-то момент начала чувствовать себя марионеткой, слабой и безвольной. Заставляла себя глотать ненавистную манную кашу, запивая чаем — свекровь зачем-то щедро добавляла в него кусок сливочного масла. Сын рос крикливым и капризным. Любить его так, как нужно, не получалось: он был очень похож на своего отца, на ее мужа, которому не было до них никакого дела. Механически кормила — мыла — переодевала, катала в коляске. Кивала головой, когда пожилая женщина, уже поселившаяся в ее доме, командовала и забирала орущего, красного от натуги ребенка.

В какой-то момент поняла, что тоже начинает орать в голос — на ни в чем не виноватого малыша, на себя, на свою жизнь. 

«Подруги постепенно отдалились, свекровь все больше мрачнела и злилась. Было нормальным, когда она говорила, что я — психованная истеричка, поэтому мой сын тоже такой нервный. Поэтому и ее драгоценный сыночек не выдержал такого кошмара и ушел. Я соглашалась — наверное, все так. 

«Я была близка к суициду»

Неврологи советовали принимать витамины — нервная система Тараса не успела созреть, как следует, ему постоянно пытались ставить РАС. К двум годам сына я была близка к суициду — сын был полностью неуправляем. Развитие недоношенного ребенка медленное, и Тарас плохо и долго учился садиться, ползать, стоять, я не спала толком столько времени. Я ощущала себя ничтожеством. 

Мама умерла, пришлось заниматься бумагами и квартирой. В какой-то момент я наорала на свекровь, она молча меня выслушала. Я плевалась и рыдала, дико и некрасиво, а она впервые за все это время молчала слушала и не поучала. Не одёргивала. И отвела за руку к психотерапевту». 

Анне снова повезло — за год работы со специалистом она научилась жить заново. Антидепрессанты, долгие разговоры, рисование. Свекровь вдруг оказалась милой и приятной, отношения резко стали другими — или это молодая женщина поменялась? И, самое главное, ее затопило любовью: к сыну, к себе, к жизни. Она сумела понять, что не виновата — ни в тяжелой беременности, ни в преждевременных родах, ни в своем одиночестве. 

Сын наконец начал все больше походить на обычного ребенка — да и РАС не подтвердилось. К трем годам у него диагностировали лишь небольшую задержку развития — например, он почти не говорил, пошел только в полтора года. Но мальчик очень старался. Недавно оказалось, что у Тараса — настоящий талант. К живописи и шахматам. 

Анна вернулась к работе. Свекровь вернулась к себе, но ежедневно приезжает в гости и теперь с удовольствием водит Тараса в изостудию и театр. Пошла на курсы вождения и научилась вязать крючком. Муж так и не вернулся — но эта история не о нем, тем более, что они с Анной уже в разводе. На этом тоже настояла его мать, которая теперь называет Анну дочерью и души не чает во внуке.

Спецпроект «Рожденные раньше срока: истории и факты о недоношенных детях»

Все материалы спецпроекта